Когда изучишь все европейские языки, прочтешь многочисленныя создания всех европейских поэтов, посетишь, многократно, такие узорныя, выразительныя страны, как Скандинавия, Испания, Италия, Англия, и много-много иных, мысль изучающаго народный дух разных стран не может не привлечься чарою неотразимой к одному народу, который многократно в истории бился с русскими, а также шел с русскими во многом плечо к плечу, и между 14-м и 16-м столетиями был народом могучим, владевшим землями от моря до моря, а ныне живет на ограниченном пространстве земли, но втечении десяти последних лет, опираясь на свой могучий, красивый язык, хранимый через тысячи лет, магически-быстро создал свою литературу, и, если ему суждено будет закрепиться в своих естественных, исторически оправданных рубежах, сумеет подарить человечеству зрелище крепкой, творческой действительности. Я говорю о Литве, о литовцах. Не славяне, а народ отдельный, и по языку, и по крови, они близки к славянам и ближе всего к нам, русским. Но их язык древнее, чем наш. Родственный санскритскому, греческому и латинскому, он древнее, чем эти языки, - и в науке сравнительнаго языкознания он для очень многих загадок служит ключом-разгадкой. Ближайшие к Литве соседи должны чтить и изучать его. Все европейцы, будь то немцы или поляки, французы или итальянцы, должны чтить народ, сумевший сохранить в тысячелетиях ценный клад такого языка, и относиться внимательно к чувствам и воле красивой возродившейся страны, глубоко-трудолюбивой и разнообразно-одаренной.
         Германцы ценят литовский язык и литовское народное творчество. Немцы много сделали для изучения того и другого. За последнее время к литовской народной песне привлекалось внимание русских, итальянцев, французов. Братья литовцев, мы, русские, должны особенно лелейно отнестись к литовской сказке и к литовской песне. Если мы сами в этой области богаты исключительно, богатство к богатству, цветы к цветам, красота к красоте, роща к роще березовой, где поют соловьи и цветут на опушке фиалки, - какой это солнечный праздник и какое торжество духа в соучастии разных душ.
         Народная песня всегда волшебница. Прислушайся к песне, что там поют за рекой. Не переплыть тебе реку, быть может, не перейти, не узнать, что на том берегу. А ведь голос доносится. Сердце слушает, узнает, чего не знало, любит, томится, рвется, угадывает, тоскует и любит, любленьем озаряется, как цвет луной и солнцем, само начинает петь. Народная песня иной страны, это - пенье за рекой. Послушаешь такое пенье - и зажжешь костер на этом берегу. Глядишь, костры, и тут, и там, зажглись за водною преградой на том берегу. Такие костры - переговоры душе, собеседование, как собеседуют, ласково-вещательно, луч луны с ночной фиалкой, кукованье кукушки с ветром, идущим по лесным вершинам, качающимся.
         Народная песня одним словечком, одной строкой, пропетой, живописует утолительно-четко. Русская песня, описывая красавца, говорит: -

На нем шапочка с пером,
Рукавица с серебром,
На нем шапочка смеется,
Рукавицы говорят.

         Тут чувствуется молодец, которому родной брат - наш Чурило Пленкович. К такому приложима литовская поговорка: "Ему и дочь солнца не угодит". Вот то-то и нет. Такому нужна именно дочь солнца. Девушка, с детства солнце любившая, испившая солнца, как пьют вино. Девушка, которая в другой русской песне говорит о себе: -

Я по цветикам ходила,
Я по маленьким гуляла.

         Такая девушка, с чувствительностью утонченной, с чувствами весенняго цветка, которому надо сполна поцеловаться с пчелой и завершить свой весенний круг заузленья цветочной почки, разъятаго цветенья, кажденья ароматом к высокому солнцу, красованья в чистом воздухе, ощущается в литовской песне.

            Мать моя

- Мать моя, моя старая,
Где б мне сладко поспать?
- Дочь моя, моя юная,
Ты во светелку иди.
- Мать моя, не уснуть мне там,
Там дремлю не дремлю.
Конь заржет, бьет копытом он,
Не могу там уснуть.
- Дочь моя, моя юная,
В сад, где рута, иди.
- Мать моя, не уснуть мне там,
Там дремлю не дремлю.
Веет ветер над рутою,
Там уснуть не могу.
И проходит там юноша,
Манит, дразнит меня.
- Слушай, девушка юная,
Сладко спать не желай.
Ты уснешь, моя девушка,
Перед праздником в ночь.
Отдохнешь, моя юная,
Перед прялкою ты.

         Не вспомним-ли мы нашу "Спится мне младешенькой дремлется"? Но ближе сравнить другую русскую песню с другою литовской песней. Вот русская, орловская: -

Я летала по чужой стороне перепелкою, -
Я летала.
Я искала батюшку на чужой сторонке, -
Я искала.
Не нашла я батюшку на чужой сторонке, -
Не нашла я.
Только нашла я пень да колоду, холодную воду, -
Только нашла я.
Всколыхнися, холодная вода в колодезе, -
Всколыхнися.
Откликнися, сударь батюшка, на чужой сторонке, -
Откликнися.
Не всколыхнулась холодна вода в колодезе, -
Не всколыхнулась.
Не откликнулся сударь батюшка на чужой сторонке, -
Не откликнулся.

         Родственная литовская песня обращается к матери, и, быть может, уже по этому одному она нежнее русской, и в ней больше той лесной чары, которой вообще овеяно все народное творчество Литвы, выражается-ли оно в песне, или в сказке, или в присловье, или в вышивке, или в замечательных, совершенно особо в искусстве стоящих, литовских крестах, где языческий орнамент обворожительно оттеняет всемирность христианства, связует крест и с птицами, и с растениями и с солнцем.

            Ах, мать моя!

Ах, мать моя, сердечушко,
Родимая, любимая,
Ты дочерей взлелеяла,
Мы три как дочь одна.
Ты дочерей взлелеяла,
Мы три как дочь одна,
А в мир далекий из дому
Пошла лишь я одна.
За море-море шумное,
За ту водицу синюю,
За те леса зеленые,
За Неман, что бежит,
Три дня я, три денечка я,
Иду лесной дорогою,
Три ночи, ночки темные,
Ночую я в лесу.
И слушаю, и слышу я,
Ку-ку, ку-ку, кукушечка,
И думу мыслью думаю,
Что мать меня зовет.
Не мать зовет меня не ждет
Моя родная матушка,
Лесная лишь кукушечка,
Ку-ку, ку-ку, поет.

         Литовская песня мастерски выражает не только нежное чувство истомы и грусть. О, нет. Выразительность литовской песни всеобъемлющая. Литвин любит говорить четко, в немногословии сказать много, и любит он не задирчивую усмешку, как испанец или француз, а тонко-насмешливую усмешку. Легкое прикосновение кисти или карандаша, а за этим легким наброском чувствуются метко схваченныя лица, и не разсказанная, но в недосказанности сказанная, целая повесть. Это свойство литвина мы видим, между прочим, в его пословицах и поговорках. Несколько образцов. "Беда, она ногаста, и так бывает часто, - уйдешь беды невесть куда придешь туда, а там беда". - "Пойди с чертом за яблоками, - придешь без яблок и без сумы". - "Материнские руки - как мед". - "И сегодня будет вечер".
         Усмешлива песня о трех дочерях.

            Три дочери

Три у матери есть дочки,
Три росли и возросли.
И одна высока очень,
И лицом другая свет,
И мала, малютка третья.
Та, что очень высока,
Короля взяла в супруги.
Ту, чей светло нежен лик,
В дом свой взял женой священник.
Ту, что так была мала,
Взял батрак, лихой парнишко.
Та, супруг-то чей король,
Вся в атласы разодета.
Та, священника жена,
Платья ситцевые носит.
А жена-то батрака
Все в тулупчике овчинном.
И жена-то короля
Ночью спит, а спать не может:
Меч гремит, идет война,
Ах, война, - и горько плачет,
Долю горькую клянет.
А священника супруга
Ночью спит, а сон нейдет:
Все готовится к обедне,
Книгой толстой шелестит,
В книгу смотрит, горько плачет,
Долю горькую клянет.
Та, батрак которой выбран,
Принесет ему обед,
И к Всевышнему молитва,
Доля светлая у ней.

         Быть может, всего очаровательнее в народной песне, как вообще во всякой лирике, то, с чего я начал свое слово: уменье одной малою подробностью дать целое зрелище, способность, указав на одну частность, дать полное ощущение целаго, - сказать что-то о ресницах девушки, а ты увидишь и ее глаза, и весь ее облик, и полюбишь ее, - пропеть что-то о ее руках, а эти руки - вот они, их видишь, они тебя обнимают в счастливой-счастливой любви. Два прекраснейшие примера этого колдовства приведу я, - одну песню хорватскую, и одну литовскую. Вот хорватская.

            Перед собой

У Милицы длинные ресницы,
Как зарницы, лик у ней пресветлый,
На Милицу я гляжу три года,
Не могу очей я доглядеться.
Вот собрал я хоровод веселый,
День был светлый, тучки чуть белели.
Все взглянули девушки на небо,
Не взглянула девушка Милица.
К ней другие тут заговорили:
"Ай, Милица, ай, подружка наша!
Иль глупа ты, иль умна чрезмерно?
Что на тучки с нами не глядишь ты?"
Отвечала дева молодая:
"Я не вейка, я не чародейка,
Не могу на небе свить я тучку,
Дева я, - гляжу перед собою".

         Девушку Милицу каждый, кто может видеть глазами и сердцем, увидит перед собою с полной очевидностью. Эта прекрасная черноглазая южная славянка, знающая, как каждая красивая испанка и итальянка знает, сколь легко обмениваются из-за девических - женских глаз быстрые сверкания кинжала и навахи, умеет по-славянски упрямо-стыдливо, упорно-застенчиво прятать свои глаза, нескончаемо. Нескончаемо? До вернаго конца. До того единственно-правдиваго мига, через правду, молниеносно брошенную из глаз в глаза и тем самым единственно красивую, когда единственный он с полнотою любви посмотрит в эти умеющие любить любовью настоящей девические глаза. Верно, ея он будет тот, кто спел эту песню, мужской хваткой ухвативший девическую чару.
         Литовская песня тоже мужским голосом поет нам о такой рыбачке, что юга даже не нужно, чтоб янтарное море Литвы заиграло всем очарованием и чтоб услышавший эту песню безсмертной в веках Литвы затомился желанием любить эту литовскую девушку.

            Ой, братья!

Ой, братья, вы, братья,
Вы, милые братья,
Куда вы стремите ладью?
До хутора, что ли?
Быть может, в деревню?
Скажите, а я вам спою.
Не в хутор мы едем,
Всего в деревушку,
Но сердце свое приготовь.
Там малые девушки
В малой деревне,
Но в малых большая любовь.
Поедем, поедем,
Одной поищу я,
Найти не найду, - не беда.
Другой поищу я,
Другой не найду я, -
Есть младшая, третья, тогда.
А если и младшей
Отдать не желают, -
Возьму я рыбачку, ей-ей.
Она черноброва,
Не взглянет сурово,
Не знает же трех лишь вещей:
Ни пяльцы разставить,
Ни ткать бы как выткать,
Ни спрясть ни единую нить.
С утра бы ей в лодку,
И гнать ее ходко,
И белыя руки умыть!

К. Бальмонт

 
К. Д. Бальмонт. Литовския народныя песни о девушках // Сегодня. 1928. № 298, 2 ноября.

Подготовка текста и примечания © Лариса Лавринец, 2003.
Публикация © Русские творческие ресурсы Балтии, 2003.